У нас нынче много официальных дней скорби, когда положено быть грустным по инструкции. Но только такие дни, как сегодня - настоящие. Нас не нужно заставлять морщить лоб, вспоминая, что же это такое случилось давным-давно и какое отношение имеет к ныне живущим.
Мы можем как обычно заниматься повседневной суетой, смеяться или грустить совсем по другим поводам, но где-то внутри часы отсчитывают те бесконечные минуты самого длинного дня. Как бы между делом мы говорим тому, кто рядом: сегодня ведь война началась. И он кивнет: да. И мы оба на секунду заглянем куда-то глубоко вовнутрь себя, где живет память наших родных людей, чья кровь стала нашей кровью. Следующее поколение так уже не умеет.